Не надо, Азриэлла! - Страница 27

Сказано — сделано! Но не всё у них вышло гладко. Ювелир торговался хуже, чем дьявол за грешную душу, и заплатил мало.

Моек, превратившийся в золотой кубок, инкрустированный кораллом и янтарём, тихо выл, когда в него наливали горячее вино и края щекотали усы и губы. Потом кто-то из весёлого общества налил в кубок крепкую паленку — вишнёвую водку, она и вернула Моеку его настоящий облик водяного.

Благородные паны разбежались в испуге! Водяной демон с большими глазами, как у ящерицы, и зелёной чешуйчатой кожей оскалил на них зубы, острые, как у щуки. Когда же гости отважились вернуться — вместе со священником, святой водой и распятием, — комната была уже пуста. Только чёрный кот тенью проскользнул между ног.

— Я слышал, — начал Моек, как только вернулся в Стрелу в человеческом обличье, — что король Прже-мысл готовит поход в австрийские земли, отплатить за те беззакония, которые тамошний владыка чинил на вашей земле. Меч у тебя есть, если хоть что-то умеешь — быстро получишь более благородное оружие, верь мне! Пока обойдёшься без кованого доспеха с цепями. Того, что мы заработали, хватит на кольчугу, наручи и кожаный шлем с ободом. Щит сделаем сами, из хорошего дерева и крепкой кожи — будет прочнее стального!

— Не хватает боевого коня, — вздохнул Мартин и забрал его у соперника с шахматной доски. Игрой в шахматы они коротали время.

— Коня… — важно протянул Моек. — Конём буду я! Только удила не возьму. Я и так буду тебя слушаться.

И если в человеческом обличье Моек был неказист, то в образе вороного коня он был просто прекрасен! С благородным изгибом шеи, могучий, ретивый, с водопадом шёлковой гривы и с блеском отваги в глазах.

— Хорошо, что на боевом коне не путешествуют, — сказал Моек, когда Мартин сел на него, — ты тяжёлый! И когда это ты успел растолстеть? Хорошо ещё, что нам не удалось достать кованые доспехи. А то понадобились бы ещё два коня на смену, а кто бы тебе их искал? Седло жмёт… сделай с ним что-нибудь! И прошу, по возможности корми меня рыбой, пока я буду в этой шкуре!

Чешское войско готовилось к походу в австрийские земли. Развевались флаги с огненными орлами и серебряными львами. Собирались земские воины, сосредоточивались по общинам. Гетманы набирали людей в отряды. На службу в один из них и нанялся Мартин. К нему приставили слугу, чтобы тот заботился о коне.

Но поход не был удачным.

Не было громких побед, благородных сражений, похожих на рыцарские турниры, непобедимых рыцарей, одним взмахом меча разгоняющих толпу. Только жажда и голод, пепел и земля, превращенная тысячами ног в месиво, вонь и грязь, гнойные раны и боль, горящие деревни и люди, ставшие дымящимися головешками, и измотанные кучки чешских солдат, побитых, как затравленные звери.

Мартин перестал понимать происходящее, он знал только, что воюет. С горсткой смельчаков он прикрывал отступление последнего отряда рассыпавшегося войска. Моек помогал ему, как мог, в шкуре жеребца:

бил противников копытами, зубами вырывал из сёдел. Неприятельское подкрепление приблизилось к их отряду. Крики воинов и коней, встающих на дыбы, треск брони, падающие люди, брызги кровавой влаги, глаза, глядящие в вечность…

— Жаль твоего коня, — бросил Мартину кто-то из раненых солдат в рваной кольчуге. — Немного ему осталось. Нуда нападение мы отбили… теперь будем убегать от преследователей. Но посмотри, одна задняя нога почти отрезана, висит только на коже. Не мучай животное…

— Я хочу с ним попрощаться, — сказал Мартин ожесточённо, вытирая рукой лицо, запачканное кровью и грязью. Конь у его ног стонал, пытался встать. — Догоню вас, не бойтесь.

Но ждали его напрасно. Все решили, что он мёртв или взят в плен.

Тех двоих охранял Бог. Помогали ли им морские виллы Дуная, болот и трясин или собственное терпение, меч и волшебство? Но в Стрелу они вернулись после трёх месяцев скитаний. Моек сильно хромал, правая нога его была искривлена.

— Не быть мне водяным, — сказал сухо Моек, — я потерял плавник. Если бы ты бросил меня в австрийских равнинах, меня бы точно растерзали огнивцы и диво-женки.

— Больше мне не помогай, — ответил Мартин, — твой долг уже оплачен. Ты и так еле живой. В третий раз, боюсь, нам не уйти от смерти.

— Я не гожусь в бой, — согласился Моек, задумчиво протягивая руки к огню, — но если ты совершил ошибку — делай то, что умеешь, и то, что потешит твоё сердце.

При дворе пана Бавора все очень ценили барда, который прекрасно играл на лютне и других музыкальных инструментах. Он сочинял героические оды и любовные баллады, от которых благородные дамы краснели и бросали страстные взгляды на своих рыцарей. Барда звали и другие вельможи, золотом платили за нежный голос и очаровательный напев. Он обходил стороной выпивку, забавы и обжорство… А то, что был хромой, никого не смущало. У него были хорошие манеры, золотистые кудри, милое лицо и другие достоинства.

— Я пытался, — сказал он однажды в Стреле, — заработать достаточно денег, за которые покупают любовь женщин и покорность мужчин. — С этими словами он выложил на стол ряд мешочков с округлыми звенящими брюшками и живо добавил, как только увидел, что у Мартина напряглось лицо: — Но для тебя я останусь защитой. Ты заплатишь собственным потом и кровью, добывая рыцарские шпоры.

Однако украшения, которые ему подарили милые дамы, Моек всё же сохранил — не из жадности, но из уважения и на память.

Когда через несколько лет на престол взошёл молодой король Вацлав и снова пошёл войной на Австрию, в дружине пана Бавора шёл воевать и Мартин из Стрелы, одетый в добрые доспехи. И чешские воины, опустошив вражеские земли, через пять недель вернулись домой с победой и богатыми трофеями.